Сказка для детей Г.Х.Андерсена "Рассказы солнечного луча"
Сказка Hans Christian Andersen "Sunshine Stories" на английском и русском языках.
NOW I am going to tell a story,” said the Wind.
“Excuse me,” said the Rain, “but now it is my turn—, you have been howling round the corner as hard as ever you could, this long time past.”
“Is that your gratitude toward me?” said the Wind. “I who, in honor of you, turn inside out—yes, even break—all the umbrellas, when people won’t have anything to do with you.”
“I am going to speak!” said the Sunshine. “Silence!”
And the Sunshine said it with such glory and majesty, that the long, weary Wind fell prostrate, and the Rain beat against him, and shook him, and said,—“We won’t stand it! She always breaks through, that Madam Sunshine; we won’t listen to her. What she says is not worth hearing.”
But the Sunshine said,—“A beautiful swan flew over the rolling, tumbling waves of the ocean. Every one of its feathers shone like gold: one feather drifted down on the great merchant vessel that, with all sail set, was sailing away. The feather dropped on the curly light hair of a young man, whose business it was to have a care for the goods—,supercargo they called him. The bird of Fortune’s feather touched his forehead, became a pen in his hand, and brought him such luck, that very soon he became a wealthy merchant,—rich enough to have bought for himself spurs of gold; rich enough to change a golden dish into a nobleman’s shield; and I shone on it,” said the Sunshine.
“The swan flew further, away over the bright green meadow, where the little shepherd-boy, only seven years old, had lain down in the shadow of the old and only tree there was. The swan, in its flight, kissed one of the leaves of the tree. The leaf fell into the boy’s hand, and it was changed to three leaves, to ten,—yes, to a whole book,—and in it he read about all the wonders of nature, about his native language, about faith and knowledge. At night he laid the book under his head, that he might not forget what he had been reading. The wonderful book led him to the school-bench, and thence in search of knowledge. I have read his name among the names of learned men,” said the Sunshine.
“The swan flew into the quiet, lonely forest, rested awhile on the dark, deep lake, where the water-lilies grow; where the wild apples are to be found on the shore ; where the cuckoo and wild pigeon have their homes.
“A poor woman was in the wood, gathering firewood branches that had fallen down, and dry sticks; she carried them in a bundle on her back, and in her arms she held her little child. She saw the golden swan, the bird of Fortune, rise from among the reeds on the shore. What was that that glittered? A golden egg, quite warm yet. She laid it in her bosom, and the warmth remained in it. Surely there was life in the egg! She heard a gentle picking inside of the shell, but mistook the sound, and thought it was her own heart that she heard beating.
“At home, in the poor cottage, she took out the egg; ‘tick, tick,’ it said, as if it had been a valuable gold watch; but that it was not, only an egg—a real, living egg. The egg cracked and opened, and a dear little baby-swan, all feathered as with purest gold, put out its little head; round its neck it had four rings, and as the poor woman had four boys,—three at home, and the little one that she had had with her in the lonely wood,—she understood at once that here was a ring for each boy and just as she thought of that, the little gold-bt here was a ring for each boy and just as she thought of that, the little gold-biird took flight She kissed each ring, made each of the children kiss one of the rings, laid it next to the child’s heart, then put it on his finger. I saw it all,” said the Sunshine, “and I saw what followed.
“One of the boys was playing in a ditch, and took a lump of clay in his hand, turned and twisted and pressed it between his fingers, till it took shape, and was like Jason, who went in search of and found the golden fleece.
“The second boy ran out on the meadow, where the flowers stood,—flowers of all imaginable colors; he gathered a handful, and squeezed them so tight that all the juice spurted into his eyes, and some of it wetted the ring. It cribbled and crawled in his thoughts, and in his hands, and after many a day, and many a year, people in the great city talked of the great painter.
“The third child held the ring so tight in his teeth, that it gave forth sound, an echo of the song in the depth of his heart. Thoughts and feelings rose in beautiful sounds; rose like singing swans; plunged, like swans, into the deep, deep sea. He became a great master, a great composer, of whom every country has the right to say, ‘He was mine!’
“And the fourth little one was—yes, he was—the ‘ugly duck’ of the family; they said he had the pip, and must have pepper and butter, like the little sick chickens, and that he got; but of me he got a warm, sunny kiss,” said the Sunshine. “He got ten kisses for one; he was a poet, and was buffeted and kissed, alternately, all his life. But he held what no one could take from him,—the Ring of Fortune, from Dame Fortune’s golden swan. His thoughts took wings, and flew up and away, like singing butterflies,—the emblem of immortality!”
“That was a dreadfully long story,” said the Wind.
“And O, how stupid and tiresome !” said the Rain. “Blow on me, please, that I may revive a little.”
And the Wind blew, and the Sunshine said,—“The swan of Fortune flew over the beautiful bay, where the fishermen had set their nets; the poorest of them wanted to get married, and marry he did. To him the swan brought a piece of amber; amber draws things toward it, and it drew hearts to the house. Amber is the most wonderful incense, and there came a soft perfume, as from a church; there came a sweet breath from out of beautiful nature, that God has made. They were so happy and grateful for their peaceful home, and content even in their poverty. Their life became a real Sunshine story!”
“I think we had better stop now,” said the Wind, “the Sunshine has talked long enough, and I am dreadfully bored.”
“And I also,” said the Rain.
And what do we others, who have heard the story, say?
We say, “Now my story’s done.”
Рассказы солнечного луча.
Теперь я начну! — заявил ветер.
— Нет уж, позвольте! — сказал дождь. — Теперь мой черед! Довольно вы стояли на углу да выли что было мочи! — Так вот ваше спасибо за то, что я в честь вас вывертывал да ломал зонтики тех господ, что не желали иметь с вами дела!
— Слово за мною! — сказал солнечный луч. — Смирно!
И это было сказано с таким блеском и величием, что ветер сейчас же растянулся во всю длину. Но дождь все еще не хотел уняться, теребил ветер и говорил:
— Неужели мы это потерпим? Он вечно прорвется вперед, этот господин! Не станем его слушать! Вот еще, очень нужно!
А солнечный луч начал:
— Пролетал над бурным морем лебедь; перья его блестели, словно золотые; одно перо выпало и упало на большой торговый корабль, скользивший по морю на всех парусах. Перо запуталось в курчавых волосах молодого человека, надсмотрщика за товарами. Перо птицы счастья коснулось его чела, превратилось в его руке в писчее перо, и он вскоре стал богатым купцом, которому ничего не стоило купить себе золотые шпоры, сменять бочку золота на дворянский щит. Я сам сверкал на этом щите! — прибавил солнечный луч.
— Пролетал лебедь и над зеленым лугом; в тени старого одинокого дерева лежал пастушок, семилетний мальчуган, и посматривал на своих овец. Лебедь поцеловал на лету один из листьев дерева, лист упал в руку пастушка, и из одного листка сделалось три, десять, целая книжка! Мальчик читал в ней о чудесах природы, о родном языке, о вере и знании, а ложась спать, прятал ее себе под голову, чтобы не позабыть прочитанного. И вот книжка та привела его сначала на школьную скамью, а затем и на кафедру науки. Я прочел его имя среди имен ученых! — добавил солнечный луч.
— Лебедь полетел в чащу леса и спустился отдохнуть на тихое темное лесное озеро, поросшее кувшинками; на берегу росли тростник, лесные яблони, а в их ветвях куковала кукушка, ворковали лесные голуби.
Бедная женщина собирала здесь хворост; на спине у нее была целая вязанка, у груди же лежал маленький ребенок. Она увидела золотого лебедя, лебедя счастья, который вылетел из тростника. Но что же такое блестело там? Золотое яйцо! Женщина положила его за пазуху, и яйцо согрелось, в нем зашевелилось живое существо. Оно уже стучало носиком в скорлупку, а женщина-то думала, что это бьется ее собственное сердце.
Придя домой, в свою бедную хижину, она вынула золотое яйцо. «Тик-тик!» — слышалось из него, точно яйцо было золотыми часами, но это было настоящее яйцо, и в нем билась жизнь. Вот скорлупка треснула, и из яйца высунул головку маленький лебедь, покрытый золотым пушком. На шейке у него было четыре золотых кольца, и так как у женщины было еще трое сыновей, кроме того, который был с нею в лесу, то она сразу догадалась, что кольца эти предназначались ее детям. Только что она сняла кольца — золотой птенец улетел.
Женщина перецеловала кольца, дала каждому ребенку поцеловать свое кольцо, приложила их к сердцу каждого и затем надела на пальчики детей.
— Я видел все это! — прибавил солнечный луч. — Видел и то, что из этого вышло.
Один из мальчиков копался в глине, взял комок глины, начал мять его между пальцами, и вышла статуя Язона, добывшего золотое руно.
Другой мальчуган сейчас же побежал на луг, поросший чудными, пестрыми цветами, набрал там целую горсть цветов, крепко стиснул их в ручонке, и цветочные соки брызнули ему прямо в глаза, омочили его золотое кольцо... В мозгу мальчика что-то зашевелилось, в руках тоже, и несколько лет спустя в большом городе заговорили о новом великом живописце.
Третий мальчуган так крепко стиснул свое кольцо зубами, что оно издало звук, отголосок того, что таилось в сердце мальчугана, и с тех пор чувства и думы его стали выливаться в звуках, подниматься к небу, как поющие лебеди, погружаться в бездны мысли, как лебеди погружаются в глубокие озера. Мальчик стал композитором; каждая страна может считать его своим.
Четвертый же мальчик был заморыш, и на языке у него, как говорили, сидел типун; его надо было угощать маслом с перцем, как больных цыплят, да хорошими трепками, ну, его и угощали!
— Я же дал ему свой солнечный поцелуй! — сказал солнечный луч. — Да не один, а десять! Мальчик был поэтической натурой, и его то дарили поцелуями, то угощали щелчками, но он все-таки владел кольцом счастья, данным ему золотым лебедем, и мысли его взлетали к небу золотыми бабочками, а бабочка — символ бессмертия!
— Длинная история! — сказал ветер.
— И скучная! — прибавил дождь. — Подуй на меня, я в себя прийти не могу!
И ветер принялся дуть, а солнечный луч продолжал:
— Лебедь счастья пролетал и над глубоким заливом, где рыбаки закидывали сети. Беднейший из рыбаков собирался жениться и женился.
Лебедь же принес ему кусок янтаря. Янтарь притягивает, и этот кусок притянул сердца к дому рыбака. Янтарь — чудеснейшее благовонное курение, и из дома рыбака стало исходить благоухание, как из храма; это было благоухание самой природы Божьей! Бедная чета наслаждалась семейным счастьем, была довольна своею скромной домашней обстановкой, и вся жизнь ее прошла как один солнечный день!
— Не пора ли прервать его! — сказал ветер. — Довольно уж он болтал! Я соскучился!
— И я тоже! — сказал дождь. А что же скажем мы, прослушав эти истории?
Мы скажем:
— Ну вот, и конец им!
Теперь я расскажу вам историю о счастье. Все знакомы со счастьем, но иным оно улыбается из года в год, иным только в известные годы, а бывают и такие люди, которых оно дарит улыбкой лишь раз в их жизни, но таких, которым бы оно не улыбнулось хоть раз, — нет.
NOW I am going to tell a story,” said the Wind.
“Excuse me,” said the Rain, “but now it is my turn—, you have been howling round the corner as hard as ever you could, this long time past.”
“Is that your gratitude toward me?” said the Wind. “I who, in honor of you, turn inside out—yes, even break—all the umbrellas, when people won’t have anything to do with you.”
“I am going to speak!” said the Sunshine. “Silence!”
And the Sunshine said it with such glory and majesty, that the long, weary Wind fell prostrate, and the Rain beat against him, and shook him, and said,—“We won’t stand it! She always breaks through, that Madam Sunshine; we won’t listen to her. What she says is not worth hearing.”
But the Sunshine said,—“A beautiful swan flew over the rolling, tumbling waves of the ocean. Every one of its feathers shone like gold: one feather drifted down on the great merchant vessel that, with all sail set, was sailing away. The feather dropped on the curly light hair of a young man, whose business it was to have a care for the goods—,supercargo they called him. The bird of Fortune’s feather touched his forehead, became a pen in his hand, and brought him such luck, that very soon he became a wealthy merchant,—rich enough to have bought for himself spurs of gold; rich enough to change a golden dish into a nobleman’s shield; and I shone on it,” said the Sunshine.
“The swan flew further, away over the bright green meadow, where the little shepherd-boy, only seven years old, had lain down in the shadow of the old and only tree there was. The swan, in its flight, kissed one of the leaves of the tree. The leaf fell into the boy’s hand, and it was changed to three leaves, to ten,—yes, to a whole book,—and in it he read about all the wonders of nature, about his native language, about faith and knowledge. At night he laid the book under his head, that he might not forget what he had been reading. The wonderful book led him to the school-bench, and thence in search of knowledge. I have read his name among the names of learned men,” said the Sunshine.
“The swan flew into the quiet, lonely forest, rested awhile on the dark, deep lake, where the water-lilies grow; where the wild apples are to be found on the shore ; where the cuckoo and wild pigeon have their homes.
“A poor woman was in the wood, gathering firewood branches that had fallen down, and dry sticks; she carried them in a bundle on her back, and in her arms she held her little child. She saw the golden swan, the bird of Fortune, rise from among the reeds on the shore. What was that that glittered? A golden egg, quite warm yet. She laid it in her bosom, and the warmth remained in it. Surely there was life in the egg! She heard a gentle picking inside of the shell, but mistook the sound, and thought it was her own heart that she heard beating.
“At home, in the poor cottage, she took out the egg; ‘tick, tick,’ it said, as if it had been a valuable gold watch; but that it was not, only an egg—a real, living egg. The egg cracked and opened, and a dear little baby-swan, all feathered as with purest gold, put out its little head; round its neck it had four rings, and as the poor woman had four boys,—three at home, and the little one that she had had with her in the lonely wood,—she understood at once that here was a ring for each boy and just as she thought of that, the little gold-bt here was a ring for each boy and just as she thought of that, the little gold-biird took flight She kissed each ring, made each of the children kiss one of the rings, laid it next to the child’s heart, then put it on his finger. I saw it all,” said the Sunshine, “and I saw what followed.
“One of the boys was playing in a ditch, and took a lump of clay in his hand, turned and twisted and pressed it between his fingers, till it took shape, and was like Jason, who went in search of and found the golden fleece.
“The second boy ran out on the meadow, where the flowers stood,—flowers of all imaginable colors; he gathered a handful, and squeezed them so tight that all the juice spurted into his eyes, and some of it wetted the ring. It cribbled and crawled in his thoughts, and in his hands, and after many a day, and many a year, people in the great city talked of the great painter.
“The third child held the ring so tight in his teeth, that it gave forth sound, an echo of the song in the depth of his heart. Thoughts and feelings rose in beautiful sounds; rose like singing swans; plunged, like swans, into the deep, deep sea. He became a great master, a great composer, of whom every country has the right to say, ‘He was mine!’
“And the fourth little one was—yes, he was—the ‘ugly duck’ of the family; they said he had the pip, and must have pepper and butter, like the little sick chickens, and that he got; but of me he got a warm, sunny kiss,” said the Sunshine. “He got ten kisses for one; he was a poet, and was buffeted and kissed, alternately, all his life. But he held what no one could take from him,—the Ring of Fortune, from Dame Fortune’s golden swan. His thoughts took wings, and flew up and away, like singing butterflies,—the emblem of immortality!”
“That was a dreadfully long story,” said the Wind.
“And O, how stupid and tiresome !” said the Rain. “Blow on me, please, that I may revive a little.”
And the Wind blew, and the Sunshine said,—“The swan of Fortune flew over the beautiful bay, where the fishermen had set their nets; the poorest of them wanted to get married, and marry he did. To him the swan brought a piece of amber; amber draws things toward it, and it drew hearts to the house. Amber is the most wonderful incense, and there came a soft perfume, as from a church; there came a sweet breath from out of beautiful nature, that God has made. They were so happy and grateful for their peaceful home, and content even in their poverty. Their life became a real Sunshine story!”
“I think we had better stop now,” said the Wind, “the Sunshine has talked long enough, and I am dreadfully bored.”
“And I also,” said the Rain.
And what do we others, who have heard the story, say?
We say, “Now my story’s done.”
Рассказы солнечного луча.
Теперь я начну! — заявил ветер.
— Нет уж, позвольте! — сказал дождь. — Теперь мой черед! Довольно вы стояли на углу да выли что было мочи! — Так вот ваше спасибо за то, что я в честь вас вывертывал да ломал зонтики тех господ, что не желали иметь с вами дела!
— Слово за мною! — сказал солнечный луч. — Смирно!
И это было сказано с таким блеском и величием, что ветер сейчас же растянулся во всю длину. Но дождь все еще не хотел уняться, теребил ветер и говорил:
— Неужели мы это потерпим? Он вечно прорвется вперед, этот господин! Не станем его слушать! Вот еще, очень нужно!
А солнечный луч начал:— Пролетал над бурным морем лебедь; перья его блестели, словно золотые; одно перо выпало и упало на большой торговый корабль, скользивший по морю на всех парусах. Перо запуталось в курчавых волосах молодого человека, надсмотрщика за товарами. Перо птицы счастья коснулось его чела, превратилось в его руке в писчее перо, и он вскоре стал богатым купцом, которому ничего не стоило купить себе золотые шпоры, сменять бочку золота на дворянский щит. Я сам сверкал на этом щите! — прибавил солнечный луч.
— Пролетал лебедь и над зеленым лугом; в тени старого одинокого дерева лежал пастушок, семилетний мальчуган, и посматривал на своих овец. Лебедь поцеловал на лету один из листьев дерева, лист упал в руку пастушка, и из одного листка сделалось три, десять, целая книжка! Мальчик читал в ней о чудесах природы, о родном языке, о вере и знании, а ложась спать, прятал ее себе под голову, чтобы не позабыть прочитанного. И вот книжка та привела его сначала на школьную скамью, а затем и на кафедру науки. Я прочел его имя среди имен ученых! — добавил солнечный луч.
— Лебедь полетел в чащу леса и спустился отдохнуть на тихое темное лесное озеро, поросшее кувшинками; на берегу росли тростник, лесные яблони, а в их ветвях куковала кукушка, ворковали лесные голуби.
Бедная женщина собирала здесь хворост; на спине у нее была целая вязанка, у груди же лежал маленький ребенок. Она увидела золотого лебедя, лебедя счастья, который вылетел из тростника. Но что же такое блестело там? Золотое яйцо! Женщина положила его за пазуху, и яйцо согрелось, в нем зашевелилось живое существо. Оно уже стучало носиком в скорлупку, а женщина-то думала, что это бьется ее собственное сердце.
Придя домой, в свою бедную хижину, она вынула золотое яйцо. «Тик-тик!» — слышалось из него, точно яйцо было золотыми часами, но это было настоящее яйцо, и в нем билась жизнь. Вот скорлупка треснула, и из яйца высунул головку маленький лебедь, покрытый золотым пушком. На шейке у него было четыре золотых кольца, и так как у женщины было еще трое сыновей, кроме того, который был с нею в лесу, то она сразу догадалась, что кольца эти предназначались ее детям. Только что она сняла кольца — золотой птенец улетел.
Женщина перецеловала кольца, дала каждому ребенку поцеловать свое кольцо, приложила их к сердцу каждого и затем надела на пальчики детей.
— Я видел все это! — прибавил солнечный луч. — Видел и то, что из этого вышло.
Один из мальчиков копался в глине, взял комок глины, начал мять его между пальцами, и вышла статуя Язона, добывшего золотое руно.
Другой мальчуган сейчас же побежал на луг, поросший чудными, пестрыми цветами, набрал там целую горсть цветов, крепко стиснул их в ручонке, и цветочные соки брызнули ему прямо в глаза, омочили его золотое кольцо... В мозгу мальчика что-то зашевелилось, в руках тоже, и несколько лет спустя в большом городе заговорили о новом великом живописце.
Третий мальчуган так крепко стиснул свое кольцо зубами, что оно издало звук, отголосок того, что таилось в сердце мальчугана, и с тех пор чувства и думы его стали выливаться в звуках, подниматься к небу, как поющие лебеди, погружаться в бездны мысли, как лебеди погружаются в глубокие озера. Мальчик стал композитором; каждая страна может считать его своим.
Четвертый же мальчик был заморыш, и на языке у него, как говорили, сидел типун; его надо было угощать маслом с перцем, как больных цыплят, да хорошими трепками, ну, его и угощали!
— Я же дал ему свой солнечный поцелуй! — сказал солнечный луч. — Да не один, а десять! Мальчик был поэтической натурой, и его то дарили поцелуями, то угощали щелчками, но он все-таки владел кольцом счастья, данным ему золотым лебедем, и мысли его взлетали к небу золотыми бабочками, а бабочка — символ бессмертия!
— Длинная история! — сказал ветер.
— И скучная! — прибавил дождь. — Подуй на меня, я в себя прийти не могу!
И ветер принялся дуть, а солнечный луч продолжал:
— Лебедь счастья пролетал и над глубоким заливом, где рыбаки закидывали сети. Беднейший из рыбаков собирался жениться и женился.
Лебедь же принес ему кусок янтаря. Янтарь притягивает, и этот кусок притянул сердца к дому рыбака. Янтарь — чудеснейшее благовонное курение, и из дома рыбака стало исходить благоухание, как из храма; это было благоухание самой природы Божьей! Бедная чета наслаждалась семейным счастьем, была довольна своею скромной домашней обстановкой, и вся жизнь ее прошла как один солнечный день!
— Не пора ли прервать его! — сказал ветер. — Довольно уж он болтал! Я соскучился!
— И я тоже! — сказал дождь. А что же скажем мы, прослушав эти истории?
Мы скажем:
— Ну вот, и конец им!
Теперь я расскажу вам историю о счастье. Все знакомы со счастьем, но иным оно улыбается из года в год, иным только в известные годы, а бывают и такие люди, которых оно дарит улыбкой лишь раз в их жизни, но таких, которым бы оно не улыбнулось хоть раз, — нет.
